Город, возведенный на песке

Вечером  30-го августа, когда горожане и многочисленные «гости столицы» готовились насладиться  кульминационным фейерверком, я  твердо решила никуда не ходить. Ибо чему, по сути, был посвящен этот салют? Началу второго тысячелетия славной казанской истории? Радости от того, что юбилейная страда позади? Или молниеносному преображению Казани  в город «с европейским лицом» из города с лицом провинциальным? Ни одна из означенных версий не вызывала во мне особых поводов для бурного веселья, и я осталась дома.

И вот со всех сторон раздались оглушительные удары. Нет, даже не так. Взрывы. Взрывы на пороховых складах, мгновенно осветившие мою темную комнату ярким оранжевым огнем. И вдруг стало отчетливо ясно, что это такое. Это не отзвуки и не отсветы гигантского салюта. Это не всполохи людского ликования. Нет. Нет. Это совсем другое.

Это падала Казань. Та самая Казань, которую последние десять лет методично уничтожали. Та, которой всеми силами стремились придать «европейский» лоск, но, как всегда, не успели и остановились на полпути. Та, которую называли ветхой, старой, отжившей свое – и оттого поспешили спрятать с глаз долой, занавесив смешными баннерами…

Огромный, всепроникающий грохот, раздающийся то там, тот здесь в ночь на 31 августа 2005 года, заполнил все кварталы, все площади, все парки, все дворы и дворики, все маломальские закоулки, все дома. Грохот не давал уснуть, не позволял сосредоточиться... Это был жуткий, страшный, стремительный грохот…

В голове крутились строки Левитанского про «отраженье рухнувшей Помпеи, след полузабытой эпопеи, домик, возведенный на песке»,  и Помпеи все падали, и все сильнее становились удары, и все быстрее сменялись перед глазами картинки: вот я в Казани моего детства,  цветущей, деревянной, одно- и двухэтажной, безумно родной Казани; а вот я уже отрешенно наблюдаю за тем, как экскаваторы вывозят с нашей улицы остатки последних «ветхих» строений, а вот на их месте уже растут современные однотипные уродцы…

Конечно, все эти необратимые изменения, превратившие город, нежно любимый и знакомый казанцам, в город, который, наверное, тоже будет любимым, но с которым нам всем еще нужно будет как следует притереться друг к другу,  произошли не в ту самую ночь.

Но она стала своеобразным водоразделом – когда под грохот канонады победоносных залпов фейерверка стало окончательно ясно, что город уже никогда не будет прежним. Что проливать слезы, посыпать голову пеплом, спешно создавать какие-то комитеты, выходить на улицы  с нелепыми пикетами, писать обличительные статьи – поздно. Того города уже нет, он исчез, как карета Золушки, с первым цветком салюта, раскрасившим «тысячелетнее небо».  И мы никогда уже не вернемся туда, никогда.

Под звуки очередного залпа вспомнились диалоги в трамваях, сопровождавшие торжества.

- Вы были на открытии улицы Петербургской?, - спрашивает меня небогато одетая женщина средних лет, едущая домой с Колхозного базара.

- Да, была.

- И как там? Правда, красиво? Расскажите!

Я честно описываю увиденное там и описанное в предыдущей колонке. Замечаю, что дома там нарисованные, люди нарисованные, а обещанных архитектурных изысков раз, два и обчелся.

И тут происходит самое интересное. Женщина мне не верит!

- Как это – нарисованные? Где это видано, чтобы было нарисовано? Такого не бывает! А я вот жалею, что не побывала на открытии…Не успела. Но ничего, схожу еще. Красиво там, наверное…

Не смею спорить. Беседуем дальше.

- А вы вот русская? – интересуется моя попутчица.

Я неопределенно киваю, потому что описывать подробности межнационального брака моих родителей у меня нет никакого желания.

- Вот! Памятник Гумилеву поставили. Он же русский был! Как приятно для русских сделали!

Ну да, думаю я. К тому же татары говорят, что и им приятно, значит, межнациональные интересы соблюдены.

Тут за окном трамвая показывается новое здание Пенсионного фонда, и словоохотливая дама комментирует:

- Ну что за здание! Как красиво-то, а! Ну прямо не налюбуюсь! И вообще, вы заметили, как Казань хорошеет? Ледовый дворец вот построили, ипподром, театр обновили!

Я тихо недоумеваю, потому что, честно говоря, впервые воочию вижу обычного человека, искренне радующегося постройке нового Пенсионного фонда.

- Правда, попасть туда мы се равно не сможем, - добавляет женщина. – Нет у нас денег ни на то, чтоб в театр сходить, ни на то, чтоб в Ледовом дворце побывать. Дочка моя работу найти не может, да и я перебиваюсь кое-как…Обидно, конечно. Даже туфли дочке купить не могу…Ну а что делать. Жизнь такая. Лучше бы по тысяче рублей нам всем раздали  к празднику…Но я пониманию – нет у государства денег. Все на красоту ушло. И это правильно. Пусть хоть наши внуки порадуются.

Тут трамвай останавливается на моей остановке, и я выхожу. Мне трудно комментировать услышанное. С одной стороны, обидно за тех, кому нечего есть, с другой стороны, обидно за себя. Ну не могу я так искренне радоваться тому, что в городе появилось новое здание Пенсионного фонда.  И тому, что нарисованные дома тоже по-своему красивы.

А может быть, я слишком многого хочу?...Шла бы на салют вместе со всеми, кричала бы «ура!», и бросила бы, наконец, рефлектировать на тему того, чего не только не вернуть, но и чего, получается, никто возвращать не хотел бы…

А грохот, тем временем, смолк.